устойчивостью же развития подразумевается экологическая, социальная и экономическая устойчивость.
На пути развёртывания этой идеи хронологически последней концепцией стала так называемая «зелёная экономика». Изо всего множества возможных экологических показателей выбраны некоторые, которые совместно создают видимость более разумного отношения к обмену веществ с природой. Такие, как стремление к максимально возможной переработке отходов (добываем полезные ископаемые не из земли, а из населённых пунктов), минимизация использования ограниченных ресурсов (например, воды), но главное — минимизация выбросов СО2. Стимулировать все это предполагается ограничением доступа на рынок с помощью дополнительного налогообложения тех производителей, которые не достигают запланированного улучшения по данным показателям. А значит, расширяя доступ к рынку со стороны тех, кто проводит соответствующие программы. Поскольку пионером в этой моде является Евросоюз, Еврокомиссией поставлена задача построить к 2050 году «углеродонейтральную» экономику (то есть с нулевыми итоговыми выбросами СО2 в атмосферу) и за счёт этого получить конкурентное преимущество перед всеми теми, кто не освоит такие технологии. В результате чего — захватить за счёт этого преимущества мировой рынок. Такой вот глобальный экспансионистский проект. Ничего нового, просто стремление к мировому экономическому господству.
Если смотреть на перечисленные показатели (переработка отходов, минимизация выбросов углерода, экономия физических ресурсов), наша ирония может быть непонятна. Даже с учётом довольно широко обсуждаемого (но не в Еврокомиссии и не в иных институтах, лоббирующих «зелёную» повестку) предположения, что история со значением выбросов углерода является такой же спекуляцией, как история с ограничением выбросов фреона в 1980‑е годы с целью якобы спасти озоновый слой атмосферы (позднее стало известно, что опасные колебания озона имели место в 1970‑х годах и тогда же и завершились. Зато мировой рынок хладагентов для холодильников был перераспределён в пользу компании DuPont. Компания никакой ответственность за одну из крупнейших афер в истории не понесла до сих пор). Что плохого в том, что углерода будет выбрасываться меньше, отходы будут перерабатываться, а вода экономиться? Разве не станет в итоге чище на планете?
У нас есть основания в этом сомневаться. Возьмём вот такую замечательную компанию, как Philip Morris International. Производящую табачные изделия, продаваемые по всей планете. Сколько грязи в лёгких создала за несколько поколений её продукция? Сколько людей прожили меньше и умерли в мучениях от хронической обструкционной болезни лёгких или рака лёгких, гортани, нёба? Скольким людям все это ещё предстоит? Вы думаете, «зелёная повестка» помешает данной славной компании получать прибыль от той же самой продукции? Вы ошибаетесь. Эта компания — уже среди «зелёных хорошистов». Согласно презентации Филип Моррис Россия, 97,5 % отходов их производства перерабатывается, произведены мероприятия, сократившие выбросы углерода при производстве на 753 тонны в год, водопотребление в производстве снижено на 12 844 кубических метра в год[123].
Такая вот экологически ответственная компания. Пионер углеродонейтральной экономики.
Если же определять результаты буржуазной экономической мысли после Второй Мировой войны по поводу экономического развития в целом, нельзя не заметить по сути метания между принципами «строим локальные максимумы» и «государство, спаси, мы слишком большие, чтобы дать нам умереть». Результат — сохранение и закрепление кризисов как формы существования экономики. Проявление помимо циклических кризисов полного отрыва инструментов финансового капитала от потребностей развития (как социально-экономического, так и узко понимаемого, экономического) и даже воспроизводства промышленности. Вместо развития — перераспределение стоимости путём ограничения доступа к рынку, навязывания необоснованных налогов наподобие трансграничного налога на углеродный след, санкций и контрсанкций.
4. Наследие экономической кибернетики и научной школы стратегического планирования
Экономическая кибернетика фактически началась с работ создателя её инструментария, лауреата премии памяти Нобеля
Л. Канторовича. Речь идёт о постановке и решении транспортной задачи[124] и создании линейного программирования. По нашему мнению, данная дисциплина не дошла всего одного шага до способности дать действительно надёжный аппарат для организации системы управления экономическим развитием. Двигаясь при этом в совершенно правильном направлении. Хотя её приверженцы считают, что дошла. Сейчас попытаемся объяснить, почему мы с этим не согласны.
Эта дисциплина активно развивалась вплоть до 1990‑х годов, и здесь следует отметить разработки Н. И. Ведуты. Как автор, он прошёл путь от собственно экономической кибернетики — дисциплины, изучающей общественное производство, функционирующее как живой организм, с целью создания автоматизированных систем управления производством[125] до идеи динамической модели межотраслевого баланса. Что уже относится к новой области знаний, которая им была названа «научная школа стратегического планирования». Поскольку мы уже много раз объясняли необходимость объективного и всеобщего критерия эффективности для построения системы управления, которая защищена от возможности злоупотреблений (то есть подчинения частным интересам), посмотрим, выполняется ли это условие как в экономической кибернетике, так и в научном стратегическом планировании.
В работах по экономической кибернетике единого критерия нет. Ищется оптимальное соотношение между трудом и отдыхом, между потреблением и накоплением, между централизацией в управлении и хозяйственной самостоятельностью. Когда рассматриваются вопросы оптимального регулирования хода производства — сохраняется общематематическая данность того, что здесь можно искать либо заданный выпуск продукции при минимальных затратах, либо максимальный выпуск продукции при ограниченных затратах[126]. То есть, имеется пространство для управленческого произвола. И из печального исторического опыта нам известно, что, возникнув не встречая сопротивления, произвол будет только нарастать. Значит, экономическая кибернетика сама по себе изначально не гарантировала устойчивости подчинения производства общественным интересам.
Динамическая модель межотраслевого баланса стала обобщающим плодом трудов Н. И. Ведуты. Цитируя её автора, «модель имитирует мультипликативную связь отраслей экономики по образцу механизма свободной конкуренции с включением воздействия государственных приоритетов и рынка для расчёта траектории устойчивого бескризисного развития»[127]. Механизм свободной конкуренции как образец — это уже настораживает, так как он сам по себе (а не как образец) создаёт локальные максимумы и общую стагнацию, что нам уже известно от Аганбегяна и Багриновского. Но не будем опираться только на эти рассуждения и посмотрим, что автор берёт за критерий эффективности. Ответ на этот вопрос нам дают его следующие слова:
«Затраты живого труда, выраженные в денежной форме … — главный параметр, ограничивающий объёмы производства и определяющий денежную форму и количественную меру всех прочих параметров балансовой модели.
Фонд (объём) заработной платы определяется количеством трудоспособного населения, режимом его использования (время труда, отдыха, учёбы и т. д.), сложившимся уровнем оплаты труда.
Этот параметр не только главный, но и единственный ограничивающий и все прочие ресурсы. Поставки со стороны, как бы их не оценивали, стоят того, что поставлено на сторону»[128].
Николай Иванович Ведута
Здесь важно не то, что затраты труда берутся в денежной форме. Важно то, что берутся трудовые ресурсы общества в целом. То есть
